Сжавшиеся на плече пальцы Арена выводят меня из оцепенения: оказывается, я совсем близко подошла к статуе.

Смотреть на неё, даже дышать, тяжело, лёгкие будто не раскрываются, дыхание становится нижним, глубоким до головокружения. Сзади закашливается Риэль.

– На воздух! – Элоранарр оттаскивает её к раскрытым воротам.

Остальные остаются.

«Арен, ты не говорил, что их божество – женщина».

«Сам не знал: орки никогда не пускали сюда чужаков, не уверен даже, что всех своих пускали, потому что о Шааршем ничего неизвестно, изгнанники о боге всегда молчали. Шааршем и Шааршем, мы всегда думали, что это мужчина, эпитеты, по которым можно определить пол, не упоминались».

Ингар с грохотом падает на колени, ударяется лбом о камни и что-то бормочет, я улавливаю лишь отдельные «…прости… искупить… позволь…».

Шаманка опускает поднос со слепленной из земли едой под ноги богини, я повторяю за ней под чутким присмотром Арена. Статуя… странная. Может, дело в размере и невероятной работе мастера, но она впечатляет, как живая.

Все шесть подносов быстро оказываются на своих местах, шаманы укладывают рядом с ними расшитые бисером плащи, и мы дружно пятимся к выходу. Арен сначала не хочет наклонять голову, но когда я склоняюсь в почтительном поклоне, повторяет за мной.

Свои боги или чужие, настоящие или нет, но уважать надо хотя бы веру поклоняющихся им существ.

Выйдя на солнце и вдохнув горьковатый дым, снова всем телом ощущаю рёв барабанов. Ветер приносит аромат жарящегося на огне мяса, напоминающий о дружеских посиделках с шашлыком на Земле за мгновения до моего появления в это мире.

Сквозь гул барабанов доносится шум толпы, пение. Между малыми башнями мелькают цветные одеяния орков. Похоже, нас ждёт настоящее угощение.

Мы прибыли сюда предложить оркам в случае опасности покинуть Эёран, но теперь, увидев статую их богини, я почему-то уверена, что они не побегут: они слишком хотят вернуть благословение этой тёмной леди с ожерельем из лунных камней.

***

Мясо варёное, печёное, жаренное на углях, лепёшки, масло, сыры, вино из сквашенного молока хорнордов, какие-то жгучие коренья, кислые до ломоты в челюстях дольки неведомого красного фрукта – на низких столах этого навалом, бегают рядом зверьки вроде ласок, ловят косточки и утаскивают под столы, хрустят там.

Барабаны, бубны, трубы – первобытная ярость музыки пронизывает тело, призывает пуститься в дикий пляс, скакать возле огромных костров, взвивающих языки пламени на два-три метра вверх.

Суровые орки в набедренных повязках и головных уборах из перьев и женщины в расшитых бисером нарядах, звеня браслетами на руках и ногах, слаженно исполняют групповые танцы, больше похожие на выступление представителей восточных единоборств, решивших показать приёмы в пляске.

Всё кружится, двигается, полно ярких красок, неистового буйства, жизни. Меня распирает от переизбытка энергии. Может, среди орков затесался созидающий бард? Или сам безумный ритм заставляет кровь кипеть, а меня – льнуть к Арену, и он тоже льнёт ко мне, срывая поцелуи, прикармливая меня с рук, кусая за шею. Эрршам тоже распоясался – обнимает Диору, точно свою, что-то шепчет на ухо, прикусывает его, а она смеётся. Вильгетта, завалив Бальтара на подушки, целует его…

Вейра и даже скромница Сирин флиртуют с орками. Грустным выглядит лишь Элоранарр, закативший глаза к небу. Скрестившая ноги Риэль сидит в метре от него, ладонью выбивает по колену ритм, и глаза её странно блестят, щёки раскраснелись.

Так, стоп… что это такое? Мы же практически не пили, почему так… весело и жизнерадостно? Не пора ли убираться с этого странного праздника?

Оглядываю орков: они, после того, как торжественно сообщили нам о намерении умереть или пройти испытание Шааршем, веселятся. То ли как на поминках, то ли как на празднике…

Арен прикусывает мою шею. Миг – и я падаю на войлочные подушки, а ладонь Арена пробирается под жакет, миновав платок с браслетом, сжимает грудь… приятно. Голова кружится, так легко, хорошо. Арен наклоняется, над его плечом поблескивает рукоять двуручника.

Над его головой что-то проносится, задевает растрёпанные кудри и утыкается мне в грудь раньше губ Арена, он пытается ухватить… бумажный самолётик, но тот, сверкнув магическими печатями, уворачивается и ныряет в мою раскрытую ладонь.

Кто мог написать мне письмо? Зачем послал сюда?

Поцелуй Арена оплавляет разум, выметает эти вопросы… но самолётик неистово бьётся в ладонь, и я неохотно отодвигаю Арена, изумляясь тому, как легко это получается, как сильна моя рука. Арен хмуро потирает грудь.

Я же разворачиваю самолётик.

«Валерия, ты просила позаботиться о твоих подружках. За ними пришли. Вампиры. У них постановление на изъятие осуждённых, оно подписано императором. Никаких объяснений, но мне это не нравится, изъятых у них в клетке уже несколько, все перепуганы. Я пока сдерживаю этих ребят, не признаю знак императора, обвиняю их в подделке, но долго мы не протянем. Мы в Столице, салон на Огненной улице, дом 5.

Постарайся добраться до нас скорее, я правда не знаю, как долго сумею их защищать.

Виконт Тарлон».

Уже виконт… Слова послания огнём прожигают сознание, складываются в догадку.

Вампиры.

Изъятие осуждённых.

Приказ императора.

Жертвоприношение, о котором просили архивампиры! Восемь тысяч жертв…

– Мне нужно в Столицу, – резко поднимаюсь, и больше ни истомы, ни расслабленности, ни головокружения. Меня трясёт от гнева. – Арен, нам срочно надо в Столицу.

Он выхватывает письмо. Читая, бледнеет, поднимает на меня потемневший взгляд:

– Я не знал.

– Верю. – (От моей ярости письмо в его руках вспыхивает). – Донесёшь меня до границы оркских земель?

– Что случилось? – подходит Вейра.4f80b

Следом за ней как-то сразу подтягиваются остальные, смотрят перепугано, и в их глазах читается немой вопрос: началось? Безымянный ужас уже здесь?

– Элиду, Розалинду и Ларгетту хотят отдать вампирам, чтобы их принесли в жертву. Они сейчас в Столице, Тарлон пытается их защитить, но долго не продержится.

– Тарлону угрожают? – Вейра вскидывает тонкие брови и поправляет рыжую прядь.

Гремят оркские барабаны, надрываются трубы, но музыка не расслабляет разум, внутри меня вскипает злость, точно лава в готовом взорваться вулкане.

Перевожу взгляд на Элоранарра, тот поднимает руки:

– Я тут ни при чём, я культистами занимался и ещё кое-кем, к вампирам меня близко не подпускают.

– Арен, пожалуйста. – Не могу дышать, стоит только представить восемь тысяч существ, принесённых вампирам в жертву.

Арен прямо над столом обращается в золотого дракона, склоняется, приглашая сесть верхом.

– Нас возьмите! – просит Вильгетта, но подойти не пытается.

Я мигом запрыгиваю на холку Арена, он поднимается, хватает её в лапу, второй сгребает Бальтара и под визг Вильгетты взмывает в небо.

Практически сразу следом за нами срываются с земли три драконицы Элоранарра, расправившие разноцветные крылья. Украшения и золото одежд ярко вспыхивают на солнце, дрожат в потоках воздуха.

Элоранарр тоже оборачивается золотым бронированным драконом. Стремительный Эрршам, сверкнув перламутром чешуи, прихватывает Ингара. Элоранарр, поднявшись, ныряет вниз и… ухватывает за седло хорнорда. Бедная животина отзывается истошным рёвом и опорожняется на каменные дорожки. Элоранарр летит низко к земле, вовсю напрягая крылья. В брачных драконьих играх нигде нет пункта о подношении избранным пойманных зверей?

Обалдевшие орки, прекратив играть на инструментах и плясать, провожают нас молча, неподвижно и, кажется, с открытыми ртами. Высоко в небе серебром вспыхивают крылья Риэль. Похоже, у дракониц при становлении избранными шкура не перекрашивается под мужчину, остаётся их собственной.