«Устраивала сестёр, – Пушинка обхватывает меня лапками. – У эльфов хорошо, там деревья, веками впитывающие магию, отдают её воздуху, земле и воде, но остальной Эёран… остальной Эёран плачет от боли».

***

Слова Пушинки о том, что Эёран плачет от боли, не отпускают меня, вгрызаются в самое сердце, пока я, уклоняясь от имитирующих удары магии струй воды, бегаю с Никой (она звенит многочисленными кристаллами – обычными, так что ничего интересного), Вильгеттой, Иссеной, Бальтаром и Ингаром по спрятанному в скале тренировочному залу. Пока фехтую с ними, стреляю по мишеням, ставлю щиты, обедаю с ними в небольшом зале и снова тренируюсь и ужинаю, прежде чем оставить их, измученных, дальше отрабатывать заклинания.

Мир плачет от боли…

Эта мысль ввинчивается в голову, когда я учусь по внешнему виду магии определять её конечную форму: четверо медведеоборотней-гвардейцев разных стихий и человеческий некромант палят в мишени заклятиями, называя их, чтобы я запоминала структуры и могла вычислить их в потоках магии.

Если бы на тренировке дара Видящей мне не вызвали Геринха с его живительной лютней, я бы, наверное, ничего не запомнила, но к счастью Дарион считает, что для развития всего, что связано с разумом, а не мышцами и рефлексами, лучше быть в ясном сознании.

Только к ночи даже волшебное воодушевление проходит, и заходя в комнату я думаю лишь о том, как упасть в постель.

Пока снимаю оружие и устраиваю на прежние спальные места, натыкаюсь взглядом на письмо:

«Денее Валерии от барона Тарлона».

Барон? Когда Тарлон успел стать бароном? И зачем он пишет мне, неужели надеется, что я ему эскизов наделаю?

Да нет, не может быть! Тряхнув головой, вскрываю письмо. Тарлон всё же не совсем ушибленный: эскизов не просит, лишь отчитывается, что пристроил «рекомендованных» мной «прекрасных специалистов своего дела» на хорошие должности, и в благодарность просит не забывать его в случае эвакуации из Эёрана.

Информация об эвакуации пошла в люди…

Зажмурившись, зову: «Арен, ты где? Скоро вернёшься?»

«Лера, ложись спать», – устало отзывается он.

«Что случилось?»

«Существа волнуются, их пугают слухи о чудовище, эвакуации, побег нескольких королей. Я буду поздно, ложись спать».

«Помощь нужна?»

«Нас тут много уже, справимся. Самое лучшее, что ты можешь сделать – хорошо отдохнуть, а завтра хорошо потренироваться. И выделить немного времени на подготовку к свадьбе».

Всем сердцем чувствую, что передавая мне последнюю фразу, он улыбается.

«Ты неисправим, – тоже улыбаюсь я. – Удачи вам. И будьте помягче, просто объясните существам, что к чему».

Спать я ложусь с Пушинкой.

***

Просыпаюсь в объятиях Арена и под Пушинкой. Она развалилась поперёк нас и сопит. Платок и браслет на своём месте под подушкой, я осторожно вытаскиваю их на тусклый свет масляной лампы, оглядываю: целы, и платок не помялся.

Арен спит так сладко, что героически решаю потренироваться в драконьем виде без него – хотя бы разминку, но выбраться из-под лапки дракона не так-то просто, даже если он дрыхнет без задних ног. Зато завтракаем вместе.

Утро промозглое, кажется, в такой день не может случиться ничего хорошего, а когда Арен переносит меня на скальную площадку, нарастает знакомый жуткий гул, и Безымянный ужас вновь сотрясает Эёран титаническими ударами.

Все эти несколько минут Арен держит меня в объятиях, гладит по волосам.

– Мы справимся, мы с этим справимся, – повторяет он… и я понимаю, что уговаривает не только меня, но и себя.

И я ещё сильнее выкладываюсь на драконьих тренировках, хочу успокоить его хотя бы тем, что я готова, что я могу за себя постоять: кувыркаюсь, скачу, кручу хвостом, плююсь огнём, поднимаю каменные шипы и щиты. Я летаю до тех пор, пока крылья не начинает сводить от боли в мышцах, а это какие-то жалкие пять минут в воздухе. От собственного бессилия хочется ломать горы, рычать, стать уже сильнее!

«Лера, всё хорошо, ты молодец, – Арен укрывает меня крылом. – Давай возвращаться, тебе пора к Дариону, а то решит, что мы тут романтику устроили вместо упражнений».

«Я сейчас скалу какую-нибудь с землёй сравняю, чтобы мог посмотреть, чем мы занимались», – мысли сплетаются с моим рыком. Но Арен только посмеивается и гладит крылом.

Он прав, надо продолжать. Я превращаюсь в человека и, обессиленная, распластываюсь на его загривке.

Полёт до малой цитадели освежает, а посадочный манёвр над острыми шпилями и шипастыми стенами позволяет собраться перед следующим этапом тренировок.

Соскользнув с Арена, поднимаю взгляд на крыльцо: Ланабет стоит там, как амазонка: в броне, с луком, вся такая сильная и несокрушимая. Но что-то с ней не то, эта судорожная мысль охватывает меня, и лишь когда обратившийся в человека Арен выдыхает:

– Мама…

Я понимаю, что не так: нет больше кружевной

Глава 39

Моргнув, тряхнув головой, еле сдерживаю желание протереть собственные глаза: у неё… у Ланабет… она правда снова видит или это какая-то иллюзия поверх привычной повязки? Или это вовсе не Ланабет?

Растерянность Арена, надежда, страх обмана… его чувства захлёстывают меня сильнее собственных, он проходит мимо, опаляя жаром, щекоча вихрями поднявшегося рядом с ним воздуха. Сжимает мою ладонь и тянет за собой.

Ланабет улыбается, твёрдой поступью спускается нам навстречу. И лишь оказавшись вблизи понимаю, что у неё нечеловеческие глаза, неживые: зрачки очерчены узкими металлическими кромками, точно стежками, и те перестраиваются, позволяя их расширять. Радужки состоят из сдвигающихся секторов, в некоторых из которых загорается голубоватый свет, и эти радужки утоплены в шарах белков.

– Механика, – произносит Арен, протягивая руку и касаясь дрожащими пальцами скулы Ланабет. Её зрачки раскрываются шире, приводя в движение пласты радужек, разжигая в них голубоватый свет.

Немного жутко, но я стараюсь не выдавать лёгкого страха. Есть в таких глазах что-то противоестественное, и к ним надо привыкнуть.

– Видар поделился с Лином наработками паттуринцев. Магию я не вижу, но материальные предметы – вполне, – она поглаживает Арена по груди. – Надеюсь, вскоре смогу полюбоваться на твою коллекцию сокровищ. О ней ходит много слухов, но сам знаешь, что они не сравнятся с настоящим знакомством.

– Да, конечно, мама, – он проводит пальцем до припухшего уголка её века. – Как аккуратно сделано.

Это точно: просто изумительно, что глаза так быстро прижились, и после сложной операции осталась лишь лёгкая отёчность век.

Сжав руку Арена, Ланабет отводит её от своего лица, насмешливо журит:

– Полюбовался и хватит, ещё успеешь насмотреться, – разворачивается ко мне. – Дарион уже ждёт. Открою страшную тайну: у него сегодня плохое настроение, лучше не опаздывать.

– Ой, да, – я бросаюсь в замок забрать оружие.

В дверях оглядываюсь: Ланабет слегка ударяет по ладони Арена, снова пытающегося потрогать её лицо.

– Ну, мам, – обижается он. – Это же так невероятно…

– Но это не повод щупать мои глаза, мне Лина с Видаром хватило, они вокруг меня чуть не хороводы водили и жаждали понаблюдать, я еле сбежала, а теперь ты туда же.

Усмехнувшись, устремляюсь к нашим с Ареном комнатам.

Безымянный ужас вновь напоминает о себе гулким ударом, сотрясшим весь Эёран.

Мир плачет от боли…

***

Восемь дней сливаются в один бесконечный день сурка: утром тренировки с Ареном, днём – с Дарионом, ребятами и гвардейцами, вечером – лёгкая бодрость от лютни Геринха и часовые всматривания в магические потоки, даже если во время боевых практик я занималась тем же, и после – глубокая бездна сна без сновидений.